Огонь, батарея!

Для каждого из воевавших там «Афган» был свой. Но 28 с гаком (оказывается, уже!) лет назад эта самая кровопролитная для нас со времён Великой Отечественной война закончилась. О том, как это происходило, сегодня вспоминают бывшие миномётчики Анатолий СЕНТЯБОВ и Сергей ЗИРОНОВ. Они до сих пор вместе, вполне естественно, часто говорят «мы», и нет никакого смысла уточнять, что именно рассказал мне Анатолий, а что – Сергей. Тем более – подписаться под рассказанным ими может, наверное, практически каждый из десятков тысяч «воинов-интернационалистов», побывавших на Афганской войне.

«Ты понял, куда попал?»

В военкомате им обоим – одному в Татарстане, а другому в Горьком – сказали только: «Вы попали в команду 20А». Сентябов  - парень почти сельский, не задумывался, что это такое. Тем более, что в приписном свидетельстве у него значилось: «Части связи». Теперь они спорят: «Скажи кому-то, что везут в Афган, половина разбежалась бы по дороге». Другой возражает: «Из нащих 68 человек доехали все. Хотя все знали».

- Я призывался из города Огрыз Татарской ССР. До учебки мы ехали больше четырёх суток. Я до последнего – до Кабула – не верил, что могу попасть в «горячую точку»… Хотя как только за нами закрылись ворота сержантской учебки, нам сразу сказали: «Вы знаете, куда вы попали? Только два процента из вас останутся здесь – учить молодых, а остальные 98 процентов уйдут «за речку».

- А у меня было чуть по-другому. Моей матери сказали в военкомате: «Ваш сын будет служить за границей». Но где именно – уточнять никто, конечно, не стал. Как только нас привезли в Ашхабад и я написал домой первое письмо, отец тут же приехал. И тоже спросил: «Ты знаешь, куда ты попал? Туда же, куда и Лёшка». Батя, как увидел номер воинской части, сразу всё понял. Они дружили с Лёшкиным отцом, а мы вместе росли во дворе. Весной мы похоронили Лёшку в «цинке», а осенью призвали меня…

Начало

В учебке из них готовили командиров орудий. Специальности: артиллерия и «реактивные» машины БМ-20 – что-то среднее между допотопными «Катюшами» и ставшим потом всем известным «Градом». Но до конца службы верным боевым товарищем стал распространённый тогда миномёт 2Б-9 с ласковым названием «Василёк». 15 мая 1987-го их поездом перебросили на станцию Мары, а оттуда самолётом – в Афганистан…

Когда прилетели в Кабул, запомнилось, как их вместе с одеждой пропаривали в бане: чтоб ни одна вошь не выжила.

- Из Кабула – я даже часть не увидел, к которой приписан был – сразу повезли по Джелалабадской дороге на заставу километрах в 40 от пакистанской границы. В дороге нас первый раз обстреляли. Когда застучали выстрелы, ребята высыпали из кузова и ответили огнём на огонь. Мы, новички, сидели и боялись высунуться, у нас и автоматов-то не было. Оружие выдали сразу, как только привезли на заставу. И заставили стрелять по разным мишеням – в основном, по консервным банкам.

Потом отвезли на сторожевой пост, где мы и провели целый год. Пост контролировал большой участок дороги. «Работали» мы в своеобразных ДЗОТах, перекрытых трубами и жестью, стены выложены камнем. Исключая, конечно, сектор обстрела, который затягивали маскировочной сеткой.

Писать домой – это святое

- Я в первых письмах «оттуда» даже не знал, что писать родителям. Писал: служу то ли в Монголии, то ли в Китае. Даже город какой-то придумал. А потом дома всё-таки догадались.

Письма домой, кстати, нас отцы-командиры заставляли писать регулярно. Особенно перед выходом на «боевые». У замполитов, конечно, была своя забота: чем чаще пишем, тем меньше в Союзе паники. Но мы знали: для любого из нас любое письмо может стать последним «прости»…

Что касается досуга…  Каждый действовал в меру собственной изобретательности.

Начштаба полка майор Аушев (тот самый, который потом стал генералом, сенатором, президентом Ингушетии и прочее, прочее – авт.) всё собирал ребят играть в футбол. Но после того, как «духи» нас пару раз за этим занятием накрыли огнём, футбольные матчи благоразумно свернули.

«Меньше служишь – больше пашешь»

С дедовщиной у нас получалось достаточно традиционно. Никакого рукоприкладства или там носки постирать не было и в помине. Хотя бы потому, что у каждого – оружие, завтра – бой. И пулю в затылок получить никому не хочется. Но справедливый армейский принцип «меньше служишь – больше пашешь» соблюдался и там. Например, в боевых ситуациях «молодым» доставались самые тяжёлые бронежилеты, они у нас были разные: и по шесть, и по двадцать восемь килограммов… А в чём-то новобранцев оберегали.

Например, формально я был младшим сержантом – то есть старшим на посту. Даже ближайший лейтенант, как правило, находился на заставе внизу. А по армейским меркам я числился «духом», поэтому фактически командовал лишь миномётом. Но не постом.

Будни

- В основном мы вели ответный огонь. «Душманы» ведь работали летучими группами: увидят какую-то цель типа каравана, обстреляют её реактивными снарядами и «испаряются» побыстрее. Наша задача – не дать им уйти и «накрыть» их в ответ.

Отстрелялись, и занимаемся бухгалтерией: сколько чего расстреляли, как пополнить боезапас. Потом прибывает колонна, и начинается адова работа: ящики с минами на нашу горку втаскивали на себе. Каждая весит больше трёх килограммов, в ящике этих мин – десять. И не дай бог, если работаешь без бронежилета и автомата: офицеры, привозившие мины, сразу «вставляли фитиль».

Раз в две недели приезжала автолавка, в которой мы покупали конверты, кое-что к чаю… Самое удивительное - ездила лавка всегда без охраны, и на нашей памяти её ни разу не обстреляли.

Что такое хорошо и что такое плохо

Главные проблемы были с едой и погодой. На сухпай – тушёнку, сгущёнку и прочее – не жаловались. Зато нормального хлеба в глаза не видели. Местный хлеб есть было просто нельзя – глина сплошная. Тот, что везли из Союза, мгновенно плесневел после вскрытия вакуумной упаковки. Перебивались галетами, когда удавалось – сами пекли лепёшки. Воду пили только после того, как осадим в ней всякую дрянь обеззараживающими таблетками.

Погода… В феврале там сплошные дожди, в остальные месяцы года жара буквально сводила с ума. Случалось, человек вдруг бросал автомат и, шатаясь, шёл прямо на минное поле.

Зато брага в этом «пекле» варилась мгновенно. Смешивали дрожжи, воду, сахар. Ставили эту смесь на раскалённую броню и она почти сразу же закипала. Правда, когда стали ходить на боевые рейды, было уже не до браги.

- Толя, например, не курил. И ему в месяц вместо табака полагался килограмм сахара. А вот курящим было хуже. «Охотничьи», которые нам выдавали, были сигаретами «термоядерными».

Последний патрон – для себя

- Что касается «духов»…Поначалу страху большого не чувствовалось: в нашем каменном «мешке» мы простреливали даже точки выше нас. Все подходы к посту наглухо заминированы. Но после того, как духи вырезали пару окрестных постов, бдительность наша усилилась без всякого приказа: никто так и не понял, как афганцы прошли через минные поля.

Да, и ещё один случай повлиял. Как-то несколько бойцов пошли в кишлак за дынями и напоролись на засаду. Командиры нам потом показали, что от этих ребят осталось. Наверное, для профилактики: зрелище не для слабонервных.

- Мне отец, кстати, сразу сказал: последний патрон для себя постоянно держать в кармане. Я сначала чуть не обиделся: «Ну спасибо, бать, за совет». А после той «демонстрации» всегда так и делал. Мы даже попИсать ходили с оружием и как минимум парами. Особенно после того, как с соседнего поста парня средь бела дня просто выкрали.

Лоб в лоб

- Самое, наверное, страшное на войне – встречный бой. Однажды мы отстали от колонны: сломался тягач. Стоим, чинимся. Вдруг сзади прямо на нас вылетает грузовичок с «духами». Мы похватали автоматы – наводить «Василёк» было некогда – и давай садить по ним. Они – по нам. Повезло, что мы быстро попали в водителя: машина завихляла, прицелиться толком они не могли. Иначе неизвестно ещё, чем бы дело кончилось. А так – «покрошили» мы все 11 человек, похватали за руки–за ноги и сбросили трупы в речку: не оставлять же тела на дороге. У нас тогда все живы остались.

Они прикрывали спину

- Год прошёл, и наши войска начали выводить. Мы передали наш пост царандою (афганская милиция – авт.), переключились на сопровождение колонн до границы. Доедем до Хайратона, посмотрим на Союз, «пустим слезу» - и обратно, по новой. Гарнизоны ведь снимали постепенно, начиная с Джелалабада. И мы каждый раз шли последними: на царандой, честно говоря, надежды было мало. И всё время – как на раскалённой сковороде, при вечной нехватке воды: её регулярно, чтобы попить, сливали из радиаторов.

Приходилось много «работать» по кишлакам вдоль дороги, чтобы там не осталось ничего живого. Мера жестокая. Но вынужденная: уже все понимали, что душманы берутся отнюдь не с другой планеты. Днём они – мирные люди: торгуют, тебе улыбаются… А ночью берутся за автомат и достают из схронов эРэСы.

Накануне

- Последние дни перед выходом мы стояли на Южном Саланге. Там же и встретили Новый, 1989 год. С ёлками была напряжёнка, нарядили сосенку. Украсили её патронами, взрывателями от мин, гранатными запалами и всякой такой «мишурой». С фейерверками тоже проблем не было: осветительных ракет хватало…

Боевая обстановка тогда стала поспокойнее. Даже нашим генералам напоследок не хотелось терять людей. Поэтому действовал строгий приказ: в бой вступать лишь при крайней необходимости и огонь открывать только ответный. Да и «духи» чувствовали, что дело идёт к развязке. Правда, под самый конец они всё-таки попытались устроить «неверным» «ночь длинных ножей». Но наши ответили «всеми имеющимися средствами» и устроили врагу «новый Сталинград».

Тогда приходилось много заниматься идиотизмом. Например, уничтожать 10 тысяч мин, которые почему-то не захотели вывозить в Союз. Вывинчивали из них взрыватели, закапывали, садили из «Васильков» в белый свет, как в копеечку, а то и просто выбрасывали в речку.

Эпилог

Анатолий Сентябов вышел из Афганистана 13 февраля 1989 года по мосту Дружбы – тому самому, который два дня спустя пересекла последняя колонна советских войск во главе с генералом Громовым. «За речкой» старший сержант Сентябов провёл год и девять месяцев. Вопреки распространённой версии, встречать наших бойцов с цветами никто не спешил. Кроме разве что «особистов», проевших всю плешь на тему: «Чтоб ни одного лишнего патрона с собой не было!». Правда, до прямого обыска «интернационалистов» начальство не опустилось…

В тот же день Толя ушёл «на дембель», переслужив почти полгода. Сергей Зиронов попал в Союз раньше, но уволился позже: после ранения пришлось поваляться в ташкентском госпитале. От тех времён у ребят на двоих остались орден Красной Звезды, медаль «За боевые заслуги», медали «От благодарного афганского народа» да 1265 рублей в месяц (для примера - 2007-й год – авт.), которые во время «монетизации льгот» пожаловало им справедливое государство.

После Афгана Сентябов приехал к другу в Нижний Новгород: хотел пойти по стопам отца и стать железнодорожником. Но не сложилось… Он семь лет проработал рядовым пожарным, получил офицерский чин и вышел в отставку в звании капитана. Пошёл работать в охрану – вместе с Сергеем Зироновым, перепробовавшим массу рабочих профессий – от мастера по ремонту холодильного оборудования до слесаря-инструментальщика. Но в конце концов решивший, что рядом с другом лучше во всех смыслах. И, если даст Бог, они не расстанутся и дальше.