Пушкин, который стал не Пушкиным

«Водились Пушкины с царями», – сказал Александр Сергеевич о своем древнем и обширном роде. И не только общались, но и на престол возводили – как Михаил Алексеевич Пушкин, приложивший руку к дворцовому перевороту 1762 года, когда гвардейские офицеры, сместив императора Петра III, передали престол Екатерине II. Готовясь вести на супруга поддержавшие переворот полки, она надела мундир капитана преображенцев Талызина, а ее подруге княгине Дашковой пришлась впору форма Пушкина.

Конечно, заговорщицы не рискнули бы позаимствовать мундиры у первых попавшихся гвардейцев: княгиня знала Пушкина, поскольку тот служил вместе с ее мужем. Позже она писала, что ум и умение Михаила Алексеевича хорошо говорить вкупе с обычной фамильярностью между офицерами ввели его в дружеский круг Дашковых. Они не раз ссужали его деньгами и даже выручили из неприятностей, возникших после того, как Пушкин вытолкал из своего дома французского банкира, которому задолжал. Началось следствие, но по заступничеству княгини дело было кончено миром.

В другой раз, еще до дворцового переворота, Дашкова едва не «сосватала» Пушкина в приближенные сына Екатерины – та подыскивала в окружение великого князя «хороших» сверстников со знанием иностранных языков и литературы. Княгиня порекомендовала Пушкина. Вопрос был почти решен, но тут ее протеже поймали на скандальной шалости – какой именно, Дашкова не уточняла. И опять она спасла Михаила Алексеевича от беды, убедив императрицу в лживости обвинений, выдвигаемых молвой против молодого человека. Ну, а там Михаилу Алексеевичу посчастливилось оказать покровительнице услугу с мундиром, не оставленную без благодарности. В фондах Государственного исторического музея хранится подлинник патента, выданного в июне 1763 года императрицей Екатериной II Михаилу Алексеевичу Пушкину на чин лейб-гвардии подпоручика Преображенского полка.

Вскоре, однако, пути Дашковых и их подопечного разошлись. Он переметнулся в лагерь враждовавшего с княгиней Григория Орлова и не без его помощи перешел из гвардии на гражданскую службу членом мануфактур-коллегии и опекуном московского Воспитательного дома. При этих должностях предприимчивый человек мог развернуться, а денег Михаилу Алексеевичу всегда не хватало: жил он на широкую ногу, кутил, играл в карты. Дашкова в своих «Записках» не скупилась на негативные эпитеты, обвиняя его в низости характера и называя коварным негодяем, бездельником.

Княгиня, несомненно, была в обиде на Пушкина, но есть свидетельства и других современников о сомнительной репутации Михаила Алексеевича и его младшего брата Сергея, отставного офицера того же Преображенского полка. Так, известный драматург Александр Сумароков в письме императрице с иронией характеризовал братьев как людей, «честностию своей слишком прославленных»…

Репутацию братьев Пушкиных окончательно подорвало задержание Сергея на границе при попытке провезти в Россию клише и прочие приспособления для печатания фальшивых денег. Вина его была бесспорна, а причастность Михаила Алексеевича к этому делу вытекала из перлюстрированного письма младшего брата старшему. «Брат винный к невинному этак писать не станет», – рассудила императрица, державшая следствие под личным контролем.

Карать фальшивомонетчиков предписывалось лишением дворянства, наказанием кнутом, клеймением, вырыванием ноздрей и ссылкой с определением в каторжные работы. Соответствующее решение и вынес Сенат. Однако императрица смягчила приговор. Сергея как зачинщика преступления подвергли гражданской казни – лишив чинов и дворянства, вывели на эшафот, где над его головой преломили шпагу, заклеймили буквой «В», что означало «вор», и заточили в Пустозерском остроге. В начале 1880 годов Сергея перевели на Соловки, там он и умер. «Менее винного» старшего брата, также лишенного прав состояния, сослали в «дальние сибирские места». Обоих велено было именовать бывшими Пушкиными, но запрет на фамилию не касался детей: императрица не желала, чтобы одна из ветвей древнего дворянского рода пресеклась столь позорным образом.

К тому времени у Михаила Алексеевича, состоявшего в браке с княжной Натальей Абрамовной Волконской, сестрой участника суворовских походов генерал-майора Сергея Волконского, родился сын, названный Алексеем. Расти ему пришлось без родителей: мать с разрешения императрицы последовала за мужем в ссылку, оставив младенца на попечение семьи Ивана Ивановича Мелиссино – опекуна Воспитательного дома, состоявшего то ли в родстве, то ли в самых дружеских отношениях с теперь уже бывшим Пушкиным. Благодаря приемной семье Алексей Михайлович получил блестящее образование, но «неосновательным» характером пошел в отца и был игрок и кутила, незаменимый в играх и спектаклях. Впрочем, это не помешало ему успешно служить в гвардии, выйти в отставку генерал-майором и заняться бизнесом. Мемуарист Петр Андреевич Вяземский называл Алексея Михайловича Пушкина энциклопедистом с русской закваской, а поэт Александр Сергеевич Пушкин был с сыном «Непушкина» хорошо знаком и очень сожалел, узнав в 1825 году о его смерти.

Бывший Пушкин с женой неплохо обустроился в Тобольске, раз супруги имели возможность держать два десятка дворовых людей. Вдали от столичных соблазнов Михаил Алексеевич вернулся к литературной деятельности, начатой еще в Москве: перевел с французского книгу с многозначительным названием «Несчастия, от непостоянства происходящие», писал стихи, участвовал в первом сибирском журнале «Иртыш, превращающийся в Иппокрену». Кстати, его издавал собрат бывшего Пушкина по несчастью – сосланный так же за фальшивомонетничество журналист и поэт Панкратий Сумароков, внучатый племянник любимца Екатерины II литератора Александра Сумарокова.

Михаил Алексеевич долго надеялся получить прощение императрицы, рассчитывая в этом на поддержку брата жены: «Супругой я призрен… я ею успокоен… Я ей дышу!», – писал он в одном из стихотворений. Но генерал погиб под Очаковым в 1788 году. Надежды рухнули, и Михаилу Алексеевичу осталось только ждать, по его же словам, кончины своих плачевных дней. «Нещастный Михаил Алексеев Непушкин умер 56 лет с покаянием», – гласит запись в метрической книге тобольской церкви Рождества Богородицы, сделанная в феврале 1793 года…