В Доме политкаторжан палачи и жертвы жили бок о бок

Есть такой старый печальный анекдот.

1917 год. Молодой горячий революционер арестовывает царского жандарма и сажает его в тюрьму.  Двадцать с небольшим лет спустя чудом выживший жандарм бредёт по улице и вдруг видит изрядно постаревшего революционера, торгующего пирожками. Жандарм подходит к нему и спрашивает: «Ну хоть сейчас скажи, что тебе царь сделал-то? Пирожками мешал торговать?».

Проходя мимо дома № 30 по улице Большой Печёрской, я всегда вспоминаю эту историю, очень похожую на быль…

Судьба этого дома – зеркало истории Отечества. Построенный в 1930 году на деньги и для бывших политкаторжан, объединившихся в то время во Всесоюзное общество политкаторжан и ссыльных поселенцев, он видел многое: людей, «стоявших у колыбели» обеих русских революций, «чёрные вороны» 1937-го, зачатки коммунизма и тех, кто «железной рукой» вёл к нему страну: Кагановича, Жданова…

Сегодня о прошлом напоминают лишь скромная мемориальная доска, на которой значится, что «…большинство жильцов этого дома были репрессированы в 1937-38 годах» - сейчас это кажется как бы само собой разумеющимся (вот ужас-то!). и я, грешным делом, думал, что и следов тогдашних жителей здесь нынче не отыскать: «ежовская метла» мела почище той старухи с косой из страшных сказок. Как вдруг узнаю: оказывается, Герман Яковлевич Обрядчиков, сын политкаторжанина Якова Павловича Обрядчикова, до сих пор живёт в той же квартире, в которую вместе с семьей въехал ещё 6-летним пацаном за 67 лет до этого разговора. В конце концов он остался в доме последним и единственным, кто помнил события тех уже ставших почти мистическими лет…

- Мой отец родился в 1887 году, закончил Кулибинское (ремесленное – Д,Д,) училище, в 1903 году вступил в партию эсеров, работал н Сормовском заводе и был осужден за участие в революционном движении. Ссылку отбывал на реке Чусовой, откуда вернулся уже после Октябрьской революции.

Как Вы знаете, дом этот был построен на деньги самих бывших политкаторжан – причём пенсионные деньги, которые они получали от государства. Надо вам сказать, что пенсии эти были очень приличные. Семья из четырёх человек: отец, мать, бабущка и я жила на неё вполне безбедно. Пока в 1937 году не начали забирать людей.

Обычно приходили ночью. С вечера жильцы ждали, когда зашумят машины, и гадали: за кем на этот раз? В доме было 26 квартир. Из глав семей забрали практически всех.

- Герман Яковлевич, а кем у Вас тогда работал отец? И много ли среди жильцов дома было «крупных фигур»?

- В городе был такой трест лекарственных растений, а отец работал его управляющим. Вообще же крупных партийных и советских чиновников было немного. Разве что Константин Иванович Буров, зампред облисполкома – так его почти сразу и расстреляли (ещё был расстрелян Густав Карлович Винтер – Д.Д.). Но в нашем доме забирали ведь не по должности, а как бывших эсеров, меньшевиков – всякие люди тут жили…

Авторское отступление

Скорее всего, эсеро-меньшевистское прошлое бывших политкаторжан было лишь чисто формальным поводом: ведь в партию большевиков эти люди перешли самое позднее в 1923 году, и вряд ли представляли для Кобы и Компании какую-то опасность как оппозиционеры. Дело было в другом…

Ряд историков считает, что в биографии РСДРП-ВКП(б)-КПСС было, как минимум, два роковых набора. Первый – в 1918 году, когда в партию принимали любого, кто выражал желание и мог быть хоть чем-то полезен, и второй – в 1924 году, когда после смерти Ленина Иосиф Джугашвили в спешном порядке осуществлял свой, «сталинский» набор. Вряд ли стоит объяснять, кто пришёл в партию в эти годы…

Бывшие же политкаторжане были людьми из другого мира, «с другой планеты». Идя в революцию за много лет до того, как «дело её победило», они не ждали никаких благ, были людьми идеи в полном смысле слова. Когда же их мечта осуществилась, они (по-крайней мере, многие) посчитали, что быть в рядах совершившей ЭТО партии – естественно и необходимо, чтобы продолжать дело дальше.

Их чистейший альтруизм в полной мере отражался и на жизни дома № 30. например, на всех жильцов был один общий погреб, в котором каждый имел свой уголок – можете вы себе представить такое сейчас?  В 9-й квартире оборудовали клуб, в котором играл свой же оркестр, была своя столовая. Тем, кто не мог двигаться (каторга – всегда каторга), еду приносили на дом.  С детьми возились сообща и охотно, без всякого штатного расписания. Все они прекрасно знали друг друга, все прожили долгую жизнь… Словом, это был если не коммунизм, то его предтеча.

- Как вели себя НКВДшники при арестах?

- Грабить не грабили, особо не хамили. Но вещи забирали. У нас забрали воздушное ружьё – сказали, что это нарезное оружие, пишущую машинку, журналы «Каторга и ссылка», выпущенные обществом политкаторжан и ссыльных, книги, документы…

- Забирали главу семьи. Что происходило с остальными её членами?

- Семьи «уплотняли». В нашей двухкомнатной квартире стали жить две семьи, то же произошло со всеми. Ну и всякие побочные мелкие неприятности – меня, например, не приняли в Комсомол. На освободившееся место въезжали разные люди. А году в 40-м, когда надстроили четвёртый этаж, туда вселились несколько чинов НКВД.

- Когда люди начали возвращаться? И как вы об этом узнали?

- Вернулись почти все – в конце 1939 – начале 1940 годов, отсидев на Воробьёвке (так в просторечье называли местное управление НКВД – Д.Д.). А узнали об этом очень просто. Кто-то «оттуда» позвонил кому-то в наш дом – друзья-то везде были. И мы все, жители дома, выбежали на улицу их встречать, и домой шли уже вместе.

Отец потом рассказывал, что его обвиняли в подготовке покушения на Молотова, Кагановича (как же, близкие знакомые! – Д,Д,), ещё кого-то… Но, когда Ежова убрали, «тройка» его оправдала.

ВЫПИСКА ИЗ ПРИГОВОРА

ИМЕНЕМ СОЮЗА СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК

1940 года марта месяца 21-23 дня. Военный Трибунал Московского Военного Округа, в закрытом судебном заседании в г.Горьком, в составе ……………………., рассмотрев дело по обвинению бывшего управляющего Межобластной конторой Треста лекарственных растений ОБРЯДЧИКОВА Якова Павловича – 1886 года рождения, по национальности русского, уроженца г.Горького Горьковской области, по социальному происхождению из служащих, по соцположению служащего, бывшего члена партии С-Р (эсеров – Д,Д,) с 1903 года по 1923 год, члена ВКП(б) с 1923 года, исключенного в связи с данным делом, имеющего среднее образование, женатого, не судимого, в преступлении, предусмотренном ст.ст. 17-58-8 и 58-11 УК РСФСР ………………………

На основании вышеизложенного, признавая предъявленное обвинение ОБРЯДЧИКОВУ Якову Павловичу по ст.ст. 17-58-8 и 58-11 УК РСФСР недоказанным, а потому Военный Трибунал на основании ст.ст. 319 и 320 УК РСФСР

ПРИГОВОРИЛ:

ОБРЯДЧИКОВА Якова Павловича в предъявленном ему обвинении по ст.ст. 17-58-8 и 58-11 УК РСФСР считать ОПРАВДАННЫМ.

Приговор может быть опротестован в кассационном порядке в Военную Коллегию Верховного Суда СССР в течение 72 часов с момента его провозглашения через Военный Трибунал, вынесший приговор.

Выписка верна:

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ

Военный Юрист 3-го ранга                           (Долгий)

СЕКРЕТАРЬ ВЫЕЗДНОЙ СЕССИИ

Военного Трибунала МВО                             (Весёлко)

Вернувшегося Якова Обрядчикова восстановили в партии и даже вернули пенсию. Правда, из пенсионера республиканского значения он стал «местным». Жить стало сложнее…

- Когда люди возвращались, как они решали жилищный вопрос?

- А никак – так и жили в одной комнате. Дело стронулось с места лишь после хрущевской оттепели, когда пошла повальная реабилитация. Да и то это была целая эпопея…

Отец у меня умер в 1946 году. Когда времена повернулись, мы начали хлопотать, чтобы нам вернули квартиру. Нам ответили: «Если хотите, дадим Вам квартиру на Автозаводе (тогда это была окраина города – Д,Д,)». Мы не захотели. А в это время в соседней комнате уже жил брат моей матери, поменявшийся с бывшими жильцами. Он работал в обкоме профсоюза строителей, и там ему дали квартиру. Мы опять пошли по инстанциям: «Так и так, человек уезжает, жилплощадь освобождается. Можем мы её занять?» - «Нет, мы лучше кого-то другого вселим. Потом можете судиться».

Я пришёл к прокурору. Он говорит: «Нет такого закона, чтобы вам эту квартиру вернуть. Но я дам совет: не впускайте никого к себе, пусть даже приходят с ордером. Потом пусть на вас подают в суд. А суд решит в вашу пользу – это я вам гарантирую». Так мы и сидели запершись, никого не пускали. В конце концов я прорвался в кабинет к одному крупному партийному чиновнику и сказал ему: «Если Вы не хотите здесь этот вопрос решить, то я вот еду в командировку в Москву и там буду это дело раскручивать». И в течение нескольких дней всё решилось. К тому времени нас в комнате жило уже четверо.

- А как Вы, почти ещё мальчишка, да ещё и сын репрессированного, попали на войну?

- В 1941 году я учился в десятом классе.  Уже начались бомбёжки, какая-то круговерть пошла: учиться, не учиться… И я пошёл работать на завод «Красная Этна», который выпускал армейские мотоциклы. А в Горьком тогда организовывался дивизион бронепоездов – «Козьма Минин» и «Илья Муромец» они назывались. И оттуда к нам приехали получать мотоциклы. Разговорился я с этими людьми. Они жалуются: «Мотоциклы получаем, а ездить на них никто не умеет».

А я до этого занимался во Дворце пионеров в автокружке, водил всякую технику. Слово за слово попросился я на мотоциклах ездить. Взял от них бумажку, в военкомате меня быстро оформили добровольцем (до этого-то не брали – 17 лет всего!). Отсюда мы уехали в Москву, а  апреле 1942 года уже стояли под Орлом.

- Что, прямо на бронепоезде мотоциклы были?

А как же! В дивизионе были и грузовые, и легковые машины – для его обслуживания. Орудийные башни от танков Т-34 стояли, зенитки и даже по две «Катюши». Так что мощность огня была большая.

До Берлина мы не доехали километров 60 – мосты были разрушены.

- Участвовали в Курской битве?

- И да, и нет. Мы воевали, когда фронт стоял, обычно она какой-нибудь водной преграде. А при наступлении за фронтом при его движении было не угнаться: пути взорваны, мосты – тоже…

А что касается «сына репрессированного», то за всю войну меня никто ни разу не спросил, чей я сын. А вот когда в 1947 году демобилизовался – было. Я собирался поступать в институт, и решил год поработать шофёром. Прихожу в отдел кадров одного предприятия: «Нужны шофера?» - «Нужны». Когда же заполнил анкету, меня вдруг не берут: «Зайдите денька через три», «Нам должность штатную не утвердили»… так мне и не удалось устроиться на работу.

… Когда мы уже прощались. Жена Германа Яковлевича Нина Михайловна рассказала мне такой случай:

- Когда мы учились с Германом классе в шестом, он что-то мне сделал и я пришла к Якову Павловичу на него пожаловаться. Он меня выслушал и сказал: «Никогда не надо жаловаться и ябедничать».

Уж что-что, а не жаловаться и не «стучать» у старого каторжника было в крови…