Qui sine peccato est (кто без греха)

Кто без греха?

Плотные белоснежные хлопья прорывались через разбитые витражи старого готического костела, оседая на многовековом затертом каменном полу. Ревущая вьюга проникала во все щели старого здания, покрывая ледяным пеплом статую Пречистой Девы в отдалении, у алтаря. Закоченевшие свечи, едва успевшие отдать времени подтеки воска, словно забытая посуда в серванте, в полутьме виднелись на алтарном пьедестале. Во тьме, за полуаркой, висело потрескавшееся, но по размерам своим все же величественное произведение искусства, деревянное изображение распятия. Две массивных, медных люстры, изуродованных падением из-под сводов храма, небрежно распластавшись по припорошенному снегом ковру, спали уже не первый десяток лет. Один лишь старый орган, в отдалении, на высоком балконе изредка проблескивал своими трубами. Дошла весть, что кто-то пробрался внутрь.

Завернувшись в плотный плащ, дрожа от холода, старик Леслав спешно поднимался по ступеням церковного крыльца. Минуя проем, где от двери остались лишь ржавые петли, священник вошел в атриум. Фонтан уже давно был занесен снегом, потому отец взял в руки снега и дыханием своим попытался растопить его. Мокрой, обдуваемой ледяным ветром рукой, он совершил крестное знамение, тихо произнеся «In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen.», в надежде, что это ему будет впрок. А может, это была лишь часть той ритуальной суеты католического духовенства.

За дверью раздался громкий гул, какофония нескольких регистров, поднявшая в воздух десятки окоченевших от февральской пурги птиц. Звук утих, оставляя за собой в пустоте храмовой залы лишь удаляющееся хлопанье крыльев воронья и свист холодного ветра. Тонкие пальцы вновь опустились на органную кафедру, извлекая из старых труб уже более гармоничный аккорд. Длань пронеслась вдоль октавы, быстро перебирая ноты одну за другой. Спустя мгновение он уже играл симфонию, раскатами, ударявшуюся о леденящие, потрескавшиеся своды древнего каменного костела.

Мужчина в самом расцвете сил, довольно высокий, элегантно выпрямив спину, отклонившись на скамье, виртуозно порхал руками из октавы в октаву, с одного регистра на другой. Зачесанные назад, кудрявые, угольно-черные волосы не скрывали ни единой черты его лика. Бледная кожа, обтягивающая худощавое гладко выбритое лицо и ярко выраженные скулы. Сильно выдающиеся синяки подпирали сомкнувшиеся в музыкальной эйфории глаза. Выглядел он так, будто не спал и не ел несколько дней. На пол спускалась расстегнутая оливковая шинель, скрывавшая со спины скрещенные больные ноги в высоких сапогах. У скамьи аккуратно прильнула черная трость.

Вдруг мужчина резко вскинул руки, будто обжигаясь о клавиши органной кафедры, и открыл глаза. За спиной скрипнула дверь, и сгорбившийся старик Леслав проник в зал наоса, сбрасывая с лысой головы покрытый снежными комками капюшон. Органист по-прежнему, застыв в позе пленного солдата, неподвижно сидел на своей скамье. Священник сделал несколько шагов в проход, промеж старых, занесенных белоснежной пеленой скамеек. Прищуром своих слабовидящих глаз, он устремился на духовой инструмент.

- Кто там?! – воскликнул он охрипшим голосом, вздрагивая от пробившего в тот миг его плащ потока холодного воздуха.

- А там кто? – раздался голос мужчины с органного балкона, что так и не обернулся, - Проходи, гостем будешь, - протяжно, с явной насмешкой и издевательством в голосе продолжил он.

- Уходи! Сюда нельзя! – сделал еще несколько шагов по холодным камням пола и ступил на ковер, - Это здание принадлежит епархии! – кричал сквозь гул вьюги окоченевший Леслав.

- Нет, оно мое, - мужчина опустил руки на колени, после чего медленно перебросил одну ногу, затем вторую и вот он уже смотрел на гостя, - Это я его построил, а значит, оно – мое. 

- Не смей лгать в доме Господа! – взмахнул руками священник, - Этим сводам несколько сотен лет, ты не мог их построить.

- Очень даже мог, - провел по перилам балкона рукой, смахивая снег. В голосе мужчины все также присутствовал неприкрыто наглый, дразнящийся тон, - Это вы его запустили. А ведь каким красивым был костел когда-то!

- Сумасброд! Ни слова больше! – отмахнулся Леслав, потянувшись за палкой, лежащей где-то неподалеку, - Сейчас ты у меня получишь!

- Перестань, чего ты какой злой? – провожая взглядом гневного отца, развел руками органист, - Мы могли бы стать хорошими друзьями! Ха-ха!

Священник схватил трость и спешно понесся к двери, за которой находилась лестница на второй этаж, по совместительству балкон. С трудом взбираясь по ступеням, то и дело, подтягивая себя рукой за перила, он рьяно продвигался к богохульнику, проникнувшему в храм. С обоих концов прохода лестничного пролета доносился сумасшедший смех, разрывавший свистящую сквозь щели пламенной готики вьюгу. Выбившись из сил, Леслав все же добрался до второго этажа храма, навалился всей своей тушей на дверь и ворвался на балкон. Пусто. Ни единого следа на снегу у органной скамьи не было видно. Священник медленно опустил глаза, но кроме его отпечатков на полу, иных не было, будто музыкант, нарушитель руин святыни, сюда прилетел.

- Пока ты не уберешь свою дубинку, - сложив руки на груди, мужчина смотрел наверх, стоя близ упавшей люстры, в наосе храма, - Я с тобой дружить не буду, – кивнул он резко, насупившись, изображая обиженного ребенка.

- Кто ты такой? Чертовщина! – взмахнул тростью Леслав.

- Чертовщина? Ха! – эхом ударилось о готические своды, - Я же тебе сказал, вроде как доступным языком, - развернулся спиной к священнику он, - Архитектор. Ваятель мостов, монастырей и домов Божьих. Этого тоже, по совместительству, поднял указательный палец и взмахнул им, как бы указывая на здание, в котором обитал.

- Лжец! Колдун! Вон отсюда! – Леслав замахнулся и едва ли не запустил дубину в незваного гостя, как мощный поток ветра и снега пронесся сквозь разбитое окно, чуть не вышибая остатки витража с изображением святого. Белая пелена на мгновение затмила взор старика, покрывая пепельными комками тяжелые веки, вынудив его закрыть лицо рукавом. Порыв стих, но органиста уже и след простыл.

- Будешь драться – никто с тобой дружить не будет, - донесся живой голос со стороны органной кафедры неподалеку. Леслав смог рассмотреть его лицо. Холодное, мертвое, бледное лицо с впалыми щеками и сильно выделяющимися в нижних веках синяками. Худые руки, опирающиеся на угольную трость и едва дрожащие ноги, - Ну так что, мир? – улыбнулся архитектор, расставляя руки, словно для объятия.

- Бес! – закричал священник, обрушая свое орудие наголову того, но вдруг, неведомая сила остановила его руку. Худощавый органист крепко сжимал запястье старика. Он почувствовал, как кровь отступает от морщинистой длани. Палка звонко отскочила от пола и укатилась к двери.

- Грех проливать кровь в доме Господа, - наклонил чуть голову архитектор, исподлобья глядя на не унимающегося старикашку. В этот момент Леслав посмотрел в его глаза. Глубокие, черные, как сама ночь, чуть явящие зрачки, они смотрели злобно на бедного священника. В них он узрел истинный ужас, неестественный, пробирающий до глубины души.

- Кто ты, дьявол… - дрожащим голосом, чуть шевеля губами от сверлящего его сердце, страха, выдавил из себя он.

- Орудие в руках Господа нашего, отче, - отбросил в сторону он руку Леслава, - Печать совершенства, полнота мудрости и венец красоты. Совершенен был в путях своих со дня творения, доколе не нашлось в нем беззакония.

- Beatae Mariae Virginis… - бормотал раб Божий, повышая с каждым разом тон, начиная быстро размахивать рукой, совершая крестное знамение, одно за другим. Ужас не стихал в очах бедного старика, медленно пятившегося в сторону выхода.

- И ты, правда, думаешь, что вот этим, - ладонь протянул вперед архитектор, - Можно меня хотя бы испугать? - опираясь на трость, неспешно заковылял он по направлению к убегающему от него священнику, - Что от войн, болезней и катастроф можно вот так вот просто взять и откреститься? – рассуждал музыкант. Шаг за шагом, он продолжал смотреть в глаза агнцу, - Не слишком ли много ты на себя берешь, смертный?

- Прочь! Прочь! – восклицал тот, дрожащей рукой перекрещивая органиста, - Изыди!

- Да прекрати ты уже! – закричал архитектор, - Знал бы ты, как жалко ты выглядишь, пытаясь изгнать ангела крестным знамением! In nomine Patris не забудь прошипеть!

- Зачем ты здесь? Зачем? – поскальзываясь на обледенелом полу, старик упал и отполз в угол, тяжело кряхтя, - Что тебе нужно? – сквозь боль, сверлящую колено, пробормотал.

- У меня тот же вопрос к тебе, Леслав, - внезапно назвал имя священника он, - Это ты пришел ко мне домой и начал выгонять меня. Ох, как же некрасиво, - развел руками музыкант, - Но так как я милосерден, воистину, я прощаю тебя, - лукаво улыбнулся.

- Ам… - будто потерял дар речи старик, опуская руку и медленно отползая в сторону двери храмовой лестницы.

- А знаешь, я даже тебе помогу, - продолжил продвигаться, звонко стуча тростью о готические камни, вслед за уползающим священником, - Птичка мне напела, что добрый Генрих сильно-сильно болен, - печальным голосом, тяжело вздыхая, промолвил он, - Твой хороший друг, а ведь не иначе, как мне подвластны все болезни мирские, смекаешь, к чему я?

- Ни слова больше, гад! – прошептал Леслав, - Ты – зло! Ты – грех!

- Нет, тут ты не прав. Зло – это ты, твой друг и все те, кого ты учишь, перевирая заветы нашего с тобой Создателя, - мужчина развернулся и оперся на перила балкона, - Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую, - продекларировал он, - Ты сам-то этого не понимаешь, Леслав. Подумай только, - едва повернул кучерявую голову к отцу, - Каждый раз, подставляя другую щеку, ты не творишь добро. Ты содействуешь злу. Давая второй шанс, прощая грех человеку, ты не даешь второй шанс не, а лишь позволяешь злу свершиться вновь.

- Нет, ты лжешь! Я знаю! Ты лжешь! – скатилась по морщинистому лицу слеза, - Не смей нести клеветы на заповеди Божьи!

- Твоя мнимая борьба со злом… как же ты глуп, Леслав, - прикрыл тяжелые веки худощавый мужчина, - Но я буду милосерден, ибо суд грядет над всеми вами вне мира земного. Господь наш прокуратор, - резко развернулся к зажавшемуся старцу у двери, - Желаешь ли ты того, чтобы Генрих жил, неся слово Божье, ради добра и света?

- Ты не заставишь меня, лукавый, избави нас Боже, - воскликнул Леслав, вскидывая руки к сводам пламенеющей готики, - Воистину, Господь свидетель, я не боюсь тебя!

- Я и не заставляю. Никто не будет писать никаких контрактов, упаси Бог, - проводя худощавой рукой по каменным перилам балкона, рассуждал тот, - Я лишь хочу знать, желаешь ли искренне добра другим.

- Да, - прошептал священник, смотря на проходящего мимо архитектора, - Желаю, Бог мне судья.

- Хм, - сверкнули на миг глаза мужчины, едва ли он услышал утверждение своих слов, - Видишь, как просто. А ты боялся, - перевел взгляд на кровоточащее сквозь ткань плаща багровое колено Леслава, - Дурная погода нынче. Оделся бы ты теплее, остался бы в этом мире. До скорой встречи, друг, у «нас» куда теплее - засмеялся злобно Люцифер, ударяя своим гоготом раскатисто по стенам храма, - А кто из нас без греха…